Монолог бывшего наркоторговца: о жажде легких денег, тюрьме и перечеркнутой жизни

Каждый барыга думает, что никогда не попадётся

За хранение и распространение должны жёстче карать, давать пожизненное или большой срок. Продавцы наркотиков убивают не одного, а сразу несколько человек. Сразу скажу, я не употреблял зелье и никогда его не пробовал. Когда я освободился, стало обидно, что восемь лет моей жизни улетели впустую. Я потерял семью, потерял часть себя. Конечно, с дочерью я не прекращаю общаться, она поняла меня спустя три года после освобождения. Поняла, что это была дурость. Но я уже никогда не узнаю, как она училась в школе, как боролась со своими страхами и проблемами в подростковом возрасте, какой был её первый парень.

Каждый барыга думает, что его пронесёт. 99% продавцов зелья употребляют сами, поэтому и начинают торговать. Никто ведь до миллиграмма не будет проверять вес товара, поэтому они крапят (оставляют часть. - Прим. ред.) себе на дозу. Грубо говоря, наркоманы торопятся купить и употребить, и все знают эти правила игры.

Первая ошибка – это ощущение безнаказанность от лёгких денег. Потом продавцы начинают мнить себя вершителями людских судеб, становятся популярными в определённой среде. Почему я начал этим заниматься? Хотелось заработать, даже наличие ребёнка не остановило меня. Те, кто сам употребляет, начинают торговать от безысходности – денег брать на дозу негде. Большинство ведь не работает, всегда двигаются, поэтому их проще привлечь.

Я торговал примерно полгода, потом меня взяли.

Кто туда попадает, надевает маску

На зоне каждый сам за себя. Это только на словах там братство, большая семья. Может, когда люди отбывают срок по четверти века, так и есть, но в том месте, где был я – перевешивают собственные проблемы. Все, кто туда попадают, надевают маску. Мы работали в две смены. Когда есть такие условия, за работу держишься. Среди зэков есть свои стукачи (или красные), которые любят выслуживаться перед администрацией учреждения.

По поводу того, кого опускают или нет в тюрьме – это зависит от конкретного учреждения. Когда в барак приходит новый сиделец, у него начинают узнавать – кто он, и за что тут оказался. Большинство накидывают пуху - если осудили за износ (изнасилование. - Прим. ред.), человек в этом никогда не сознается. Таких людей у нас не опускали - за это можно было заработать дополнительный срок и лишиться работы. В других исправительных учреждениях, где люди отбывают пожизненно или более 10-15 лет, такие случаи происходят постоянно.

Однажды вновь прибывший мне сказал, что его посадили за износ 11-летней девочки. Мы с ним примерно неделю общались всем бараком, недостатка интеллекта у него не было. Позже его сдали инспекторы – удивились, что мы с педофилом общаемся. После того, как повисла гробовая тишина, сотрудник зоны понял, что рассказал лишнее. В этот же вечер этого товарища увезли из нашего лагеря.

Жестокость и коррупция

Говорят, что зэки – это злые люди. Это на самом деле не так. Озлобленности на систему нет, есть злость на конкретных людей, которые работают в лагере. Большинству из них я не то что руки не подам, я мимо пройду, если им будет плохо. К сожалению, таких специалистов в лагере много – одному не нравится, как ты ходишь, другому – как смотришь. В разговоре с ним надо опускать глаза и заводить руки за спину, желательно немного прогнув голову.

Эти служащие нас держат за животных, рабочий скот, если хотите. Могут пройти мимо тебя и пнуть, а могут не за что закрыть в ШИЗО. Мы наоборот старались не косячить - все хотят побыстрее отмотать срок и забыть эти годы, как страшный сон.

Единицы сотрудников лагеря относились к нам нормально – не на равных, конечно, но с уважением. Насколько я знаю, таких людей потом сожрали в этом же коллективе, поэтому они были вынуждены уволиться.

Ограничения по передачам вводит само исправительное учреждение – есть, конечно, общий список запрещённых вещей, но в остальном перечень в каждой колонии или лагере разный. Например, где-то нельзя передавать леденцы, в другом лагере – можно даже шоколадные конфеты. 90% вещей для передачи запрещают из-за того, что в них передают наркотики для осуждённых. Палятся в основном те, кто не договорился с администрацией. Та же картина и по телефонам – их передают через сотрудников.

Ни для кого не секрет, что многие зэки общаются по мобильным телефонам с миром. Такие разговоры никто не может прослушать, есть возможность чаще слышать родных. Некоторые зэки даже страницы в соцсетях создают. Конечно, во время шмона телефоны стараются спрятать, администрация их находит, и человека отправляют в ШИЗО. Правда, всегда у нужного человека можно телефон выкупить за 3-5 тысяч, в зависимости от платёжеспособности и статуса зэка. Если о таких сделках узнаёт вышестоящее руководство, этих сотрудников сразу увольняют. Но этот бизнес не умрёт никогда – пока есть людская жадность и условия изоляции.

Тюремная деформация

Когда заезжаешь сюда, не думаешь о будущем – ни о своём, ни о своих детях. Это ярмо на всю жизнь, понимаешь? С ним приходится потом устраиваться на работу, заводить семью. Я скрываю то, что отмотал срок. Родные и близкие знают, знает работодатель, но для большинства знакомых – я всё это время был на вахте в другом городе, а не в Нижнем Тагиле, деньги зарабатывал. Тюремные привычки после освобождения пропадают быстро, если хочешь жить в этом обществе. Например, я никогда не сижу на кортах, не держу сигарету определённым образом. Врать не буду, это очень тяжело привыкнуть к нормальной жизни.

Когда ты выходишь за ворота лагеря, приезжаешь домой, то понимаешь, что жизнь идёт своим чередом, без тебя. Потоки людей, машин, огромные торговые центры – этот мир стал для меня за восемь лет изоляции чужим.

Почему многие возвращаются туда? В тюрьме всё просто. Тебя там кормят, обувают, одевают, есть чёткий распорядок дня, не надо ни за что отвечать, нет таких головняков. Мне помогли не сорваться мои близкие – когда тебя ждут, в тебя верят и ни в чём не обвиняют, мысли о возвращении в лагерь уходят. У некоторых зэков нет ни дома, ни семьи. Их выводят за забор, и всё... Куда идти, к кому? Некоторые уходят в монастырь, кто-то заранее списывается с сотрудниками социальных служб. Но большинство всё равно возвращается назад - после тюрьмы пропадает страх лишения свободы, уже не боишься вновь попасть в этот особый мир.

Там никто не раскаивается, все просто отбывают наказание. Никто не считает себя виноватым. После восьми лет лагеря я стал очень циничным, жёстким и осторожным. Работает ли системы коррекции личности в лагере? – думаю, что да. Многих стоит изолировать от общества, семьи, друзей, радостей жизни. Ведь абсолютно все зэки страдают от одного – информационного голода.