Posted 15 декабря 2019,, 17:54

Published 15 декабря 2019,, 17:54

Modified 18 июня 2022,, 21:32

Updated 18 июня 2022,, 21:32

Смешно сквозь слёзы. Как поэт из Нижнего Тагила стебётся над русской тоской

15 декабря 2019, 17:54
Журналист TagilCity.ru Саша Зверев встретился с самым загадочным поэтом Нижнего Тагила, который рассказал, почему творчество в провинции имеет право на то, чтобы быть депрессивным, зачем материться в стихах и как быть с «русской тоской», если её нельзя понять.

В 2016 году в галерее «Кубива» играла группа «Ex-Любовь». Её солистом был парень с псевдонимом Рамзес. Я собирался поговорить с ним после концерта, но к тому моменту он уже был совершенно пьян. С тех пор мне доводилось ещё несколько раз бывать на его выступлениях, и каждый раз они заканчивались одинаково: в промежутках между песнями Рамзес успевал напиться так, что познакомиться с ним было невозможно.

Но через общих знакомых я узнал, что он — мой однофамилец Женя Зверев и что, кроме музыки, пишет стихи, тоже под псевдонимом — Виктор Зилов. На прошлой неделе его группа «ВКонтакте» набрала 3000 подписчиков, и я решил, что это — какой-никакой повод взять у него интервью.

Женя предложил встретиться в баре «Гора» на Огаркова, но заверил, что пить мы не будем — ему нельзя. Меня это условие более чем устраивало, поскольку встреча намечалась «по работе». Я сказал об этом главреду, и тот предупредил меня: «Если человек ни с того ни с сего говорит, что не собирается пить, значит, скорее всего, напьётся. Смотри сам там не набухайся». И действительно, когда мы с Женей сели за столик, он первым же делом спросил: «По пивку?»

— Я — коренной тагильчанин, — сказал Женя после первого глотка светлого из кружки. — Мне 31 год, сейчас живу в Первомайском. У родителей там была недвижимость, все туда слиняли, когда квартиру в Тагиле продали. Я [по-прежнему] много времени провожу в Тагиле — на работе и так далее. В этом городе слишком много воспоминаний, из-за этого он меня давит, и хорошо, и плохо. Поэтому смысла жить здесь я не вижу. В посёлке мне спокойней: нет соблазнов, нет людей. В любом случае, час [на сборы] — и я в Тагиле.

Когда я предположил, что на переезд Зверева-Зилова повлияло его творчество, тот возразил:

— Я бы не стал переезжать ради того, о чём сейчас пишу.

— Когда ты начал этим заниматься?

— Да, наверное, как и все, лет в 16. Русским роком вдохновился. Потом лет в 17 у меня вышла неудачная, глупая любовь, и я начал писать больше. Стихотворный размер там как у «Дельфина» был. И вот как-то я брал у одного, у другого. Лет, наверное, до 25 я по текстам вообще был. С нынешним опытом скажу, что это вообще дичь была. Ну, мне помогала начитанность, я всегда старался много читать. Слушать людей, их речевые обороты. Отовсюду брал. Писал о всякой социальщине. Эти классовые сословия. А в какой-то момент я остыл, и сейчас мне интереснее писать о каком-то внутреннем состоянии человека. Я решил для себя, что я внеполитичен. Многие думают, что я боюсь, но нет. Терять-то нечего. Просто мне не нравится переходить на личности и стебать кого-то — это всё неинтересно. Мне интереснее писать в общем, Абстрактно. Писать об этой реальности, о внешней и внутренней.

Постепенно Женя отходил от рассказа о себе и начал делиться литературными вкусами. В нашем разговоре такое ещё повторялось несколько раз: он уходил от темы к теме, и мне приходилось его возвращать.

— Недавно перечитал «Похождения бравого солдата Швейка» и «Золотого телёнка», — рассказывал Женя. — Очень нравится такой английский юмор. Хотя и в классике есть что-то такое, что мне не нравится. Наверное, просто не могу осилить из-за их высокопарности какой-то. Из поэтов мне нравится Шпаликов, Визбор — именно поэзия, а не тексты песен. Недавно понравился Лермонтов, хотя никогда не принимал ни его, ни Пушкина.

Пока Женя пил, я воспользовался паузой, чтобы спросить, как родился его псевдоним.

— Случайно, — ответил Женя. — У меня была фейковая страница ВКонтакте с именем Виктор Зилов. Я слушал там музыку, смотрел кино, в друзьях никого не было. И в какой-то момент я переключился только на неё. И от этой страницы я впервые отправил стих в газету «Прыщ». А потом как-то пошло, и я так примерил, что этот персонаж во многом схож со мной.

— Виктор Зилов это же из пьесы «Утиная охота?

— Да, но я больше его позиционирую с Олегом Далем, который сыграл Зилова в фильме «Отпуск в Сентябре». Всё равно Даль сыграл там больше себя — мерзкий врун, пьяница, несчастный человек. Поэтому Зилов и я немножко разные люди. Если бы я так жил, меня бы давно уже не было на этом свете. Это образ такого разочарованного, циничного, не ждущего ничего человека. Именно не неформала, а обычного человека. Наверное, в большинстве случаев я поступал бы так же как он, думал, как он, где-то мы отделимы, а где-то — нет.

— Стихи просто стали копиться. Я публиковался у других, но своего не было. Я думал, что это для своих, человек 300 для меня уже была величина. Я думал: «Круто, 300 человек читает твои не ахти какие мысли». И как-то пошло, уровень у меня поднялся немного. Дело-то это не затратное — пиши да публикуй. Никаких тебе кистей, мольбертов, струн — только интернет. Многие говорят, что это всё дуракаваляние, но голова постоянно рифмует, ты, — Женя впервые с момента разговора позволяет себе сматериться, — ****** [устаёшь] и не можешь по-другому. У тебя уже организм так работает. 60-70 процентов написанного просто отлетает, а что остаётся, выкладываю. Говно писать неохота, но и оно получается, бывает. Весь этот паблик, там всё неспроста написано. Это как мой дневник. Сейчас стихи выходят реже, потому что я сильно загоняюсь на счёт текста, смысла, уровня какого-то. На счёт техники заморачиваюсь не сильно. Кто-то говорит, что плохо рифмовать на глаголы — клал я на них. Я заморачиваюсь на счёт смысла. Всегда хочется делать лучше. Боюсь, что я могу так заморочиться, что вообще перестану выпускать. Самое удивительное, что стихи, на которые я не ставлю, они выстреливают. Себе вообще доверять нельзя.

Женя осушил кружку, заказал ещё одну и предложил выйти на улицу покурить. Когда мы вернулись я стал расспрашивать его о группе «Ex-Любовь».

— Она появилась в 2013 году. До неё была группа «Газовый сад» с Колей (участник группы «Ex-Любовь» Николай Палецких — прим. ред.). Мы играли какой-то хорроркор (поджанр хип-хопа — прим. ред.). Такого в Тагиле не делал никто. Это Коля наслушивался где-то. У нас был хриплый речитатив, мат и мрак. Ещё была группа «Море позитива». Она распалась в 2010 году, потому что в коллективе были женщины. Они позвали гитаристов замуж, и всё. Можно сказать, выросли. Мы пробовали возрождать, но чё топтаться на одном месте? А потом два года занимались фигней. И как-то катались на машине, и такие: «А что, если сделать стёбную попсовую группу? Давай с меня — текст, с тебя — музыка». И за день записали четыре песни. Назвали альбом «Триган-ралли» и выложили. Друзьям понравилось и начали дальше писать. Два-три альбома как пирожки выпустили. Сейчас планы есть, но они были всегда. Нужно встретиться и засесть. Поймать эту творческую атмосферу, а это очень сложно. Мы с Колей отлично сработались за 10 лет и понимаем друг друга с полуслова. Но как-то не можем собраться.

— Тебе не огрочает, что узнают Виктора Зилова, но не узнают Женю Зверева?

— А зачем? Мне как-то Виктор Зилов уже даже больше подходит. Я бы даже сменил имя, наверное.

— В паспорте?

— Да какая разница — просто. Мне пишут: «Витёк, как дела? Витюня, спасибо». Не буду же я всем объяснять. А пишут достаточно часто. Обратная связь, какие-то репосты. Хотя в основном люди в друзья добавляются и не пишут ничего. Потом бывает, напиваются — пишут. А я тоже обычно не пишу никому, пока не пью, а когда напьюсь, всем подряд пишу. Есть проблема, что люди, читая мои стихи и не видя меня, считают меня каким-то чуваком в бушлате и в ушанке. Когда они видят очкастого дрыща, то у них просто диссонанс: «Как он такое мог написать? Он же наверняка всю жизнь дома сидел». А я, правда, всё детство был книжным мальчиком, но и во дворе тусовался много. Футбик там, все дела. Но я постоянно покупал книги, энциклопедии. Мне было интересно одному. Я не скучал. Смотрел, слушал кассеты, читал книги.

Со второй кружкой пива Женя расправлялся скорее, и тем сильнее он пускался в рассуждения.

— Ты хочешь что-то донести стихами или это просто хобби? — спросил я.

— Доносят пусть эти русские рокеры, или ребята, которые считают, что имеют право доносить, — отмахнулся Зверев. — Ну, там тоже есть разные моралисты, а я нет. Я, наверное, даже к поэтам себя не причислю — это самовыражение. Мой взгляд или зарисовка на ту или иную ситуацию. Я ни в коем случае не осуждаю тех людей, про которых пишу, я просто пытаюсь сыронизировать это всё, сгладить. Что-то наоборот обострить. Понятно, что таких случаев, как в стихах, где трэш реальный, почти не происходит. Просто я накручиваю углы и довожу до абсурда, чтобы было интереснее. Просто если совсем реализм писать: «стоит столб» — ну кому это интересно? А если на нём повешенный, уже трагедия.

— А как ты делаешь это смешным?

— Людям всегда хочется чего-то ироничного, весёлого. Никто не привык говорить о смерти напрямую. Избегают этих разговоров. А я, допустим, привык часто шутить об этом напропалую — про гробы там. И все смотрят как на дурака. А в этом ничего такого нет. Если с юмором к этому относишься, будет проще. Если не смеяться, так плакать что ли? Это со всеми будет. Я не пропагандирую, а рассуждаю: как и что это будет. Можно не замечать эти промзоны, наркоманов, одиноких матерей. Тогда всё отлично. А как это не замечать? Я не обвиняю этих людей, которые не видят, они есть в моих стихах. Они тоже мечтали, у них были матери. Я их не оправдываю, а пытаюсь показать, что они тоже люди и им тоже не сладко. И урок, и торчков я тоже не оправдываю, этих яжматерей. И смешно, и грустно. Я в ночных наливайках столько наслушался, что мне до конца жизни хватит. Те, кто говорят: «Не сидел, не служил — жизни не видел». Почему они это считают жизнью? Почему не говорят: «Не был на Эвересте — жизни не видел»? Я не осуждаю тех, кто злоупотребляет алкоголем или наркотиками, если они взамен этого что-то выдают. И даже не творчество, а хорошее настроение.

К этому моменту за окном уже стемнело. У Жени заканчивались очередные пол-литра пива, а я твёрдо напоминал себе, что обещал главреду ни в коем случае не напиться на интервью. Женя снова позвал курить.

На улице он огляделся и произнёс: «Как можно писать о цветочках, когда вокруг такой мрак?»

— Поэтому ты и выбрал для стихов такую депрессивно-ироничную манеру?

— Я её не выбирал. Сошлось моё душевное состояние этого вечного мрака, которое я сам себе с годами привил. А как его не привьёшь, если всё так вокруг? Может, оно поэтому и само привилось. Если бы этого всего вокруг не было, я был бы только рад и ни о чем не писал бы. Сидел бы в офисе и бутерброды кушал. Мне смешно сквозь слёзы от того, что происходит. От того, о чём люди говорят. Мне просто смешно от этого. Смешно с поколения, которым 20, которое на десять лет младше нас, над их целями, — тут он, вероятно, вспомнил, что мне 21 год, и тут же уточнил: — Далеко не все, конечно. Есть офигенные ребята.

Но в баре Женя вернулся к теме поколений.

— В основном, поговорить с молодыми людьми не о чем, — рассуждал он. — Не знают элементарных вещей. Хочется им что-то сказать, а потом думаешь: «Зачем?». Как было в фильме «Старикам тут не место»: «Если твои принципы привели тебя сюда, грош цена твоим принципам». Зачем давать советы, если ты сам нищеброд, и так далее. Бесполезно кому-то что-то советовать. Это толстолобость. Каждый знает, что он делает и как живёт, и всегда уверен, что он прав. Залезают в кредиты, кичатся этим. Если у тебя нет машины в кредит, и ты не платишь алименты к 30 годам, то ты странный парень, считают они. Для меня это странно. Хотя может быть это во мне что-то не то. Многие из них даже на отдыхе говорят о своей работе, причём, ладно бы работа была хорошая и интересная, где он поднимал бабла и решал вопросы о крупных суммах, а по сути он работает, чтобы выжить и детей накормить. И об этом он говорит, больше не о чем. На досуге посмотреть Comedy Club и КВН, ладно бы это было смешно. Если мне охота посмеяться, то я лучше Хармса почитаю.

Дождавшись, когда Женя закончит свой спич, я попытался вернуть разговор к творчеству:

— Я правильно понимаю, что в своих стихах ты не пытаешься понять ту самую русскую тоску, как у Достоевского, а иронизируешь над ней?

— А как её понять? Как понять русского человека? Если он говорит, что это плохо, и всё равно туда лезет. А потом: «Кто знал?». Ты знал! Всё это вдохновляет. Всё, что за окном. Десять минут перекура на автовокзале может хватить на стихов пять. Когда увидишь там персонажа или ты сам им будешь. Практически вся Россия, наши окраины — тюрьмы, промзоны. По-моему, чем проще — тем лучше. Не даром же весь этот блатняк так популярен был. Всё это доходило до слушателей. Цой, Сектор Газа писали очень просто. Я не специально так пишу. Я сторонник того, что надо писать тем языком, которым говорят на улицах — «чё» и так далее. Нужно этим жаргонным языком показать то время, в котором живёшь. А если я сейчас там буду показывать язык времён Толстого или Достоевского, — зачем это? Там хватало своих ребят.

— Почему ты практически не участвуешь в поэтических проектах «Чтец с горы», «Хочу и рифмую»?

— На самом деле это здорово и поклон им всем до земли, что они хоть что-то делают в этом городе. Но я всегда держался особняком.

— Один тогда почему не выступаешь со стихами?

— Мне нужно, чтобы кто-то занимался организацией. Я сам не могу. Мой последний поэтический вечер был в «Народной» (галерея в гараже в парке Народный — прим. ред.). Не очень много народу было тогда, да и я трезвый был. Да и хорошо, что я трезвый был. Посидели, поржали. В «Яйце» у меня был поэтический вечер, но давно, я тогда только начинал.

— Сборники выпускать планируешь?

— Мне Ксения Баданина (сотрудник музея ИЗО — прим.ред.) предлагала, когда делала сборник. Она мне сказала выбрать три лучших стиха без мата. У меня такие, может, и есть, но я решил ничего не присылать. Пусть у них там будут стихи о бабочках, о цветах, но без меня. Я же выбиваться буду даже. Что это за сборник будет тогда? Пусть лучше будет о чём-то светлом и приличные люди, чем Зилов со своими стихами о помойках. Я одно время думал создать какие-то свои движухи тематических поэтов, но никого нет, кто был бы мне близок. А потом подумал, что лучше оставаться одному. Свои сборники не выпускал потому, что не знаю, как это делать. Нет у меня знакомых, чтобы прийти и сказать: «Дяденьки, издайте». Штук 20 я бы, наверное, издал. Друзьям подарил бы и себе один экземпляр к стене гвоздём прибил. Да вообще зачем это всё? Сейчас век такой, что эти книги только себе в убыток. Но если кому-то надо, загорятся глаза, то пусть. Согласуем выбор стихов там, да обложку надо утвердить. А у меня нет ни желания разговаривать с людьми, ни умения, ни ума, ни сил. Я — не пробивной человек. Для меня очередь в больницу — это самое страшное. Я сразу там в угол забиваюсь, мне это вообще не интересно.

Женя допивал уже третью кружку и заказал следующую. «Сколько же он выпивал на концертах?» — задумался я.

— Сидим тут с тобой в свитерах, как с бардовского фестиваля приехали, — усмехнулся Женя.

Я улыбнулся в ответ.

— А тебе важно стать известным или нет?

— Я много думал об этом последние пару месяцев. Иллюзий не строю. За последние 10 лет жизнь меня хорошо пообломала. Остаётся рассчитывать на вечность, в лучшем случае. Вообще план такой: ещё лет пять протянуть и поработать. Лишь бы голова работала и руки. Поставить всё это на поток. Так бы было вообще неплохо. Сидеть дома, закрыться от всех и тихо дичать. Выходить только за сигаретами. И писать, зарабатывая бабло. Много мне не надо. Главное, чтобы не сдохнуть с голода и оплатить ЖКХ. Ну и немного — на книжки и струны. Я достаточно скромен в быту. Писать, конечно, можно и на чердаке, но там я долго не протяну. В группе я выложил банковские реквизиты, но просить деньги я не могу. Просто висит и висит: «на табак и струны». За полгода мне скинули тысячи три. Последний чувак скинул мне 47 рублей. Типа знаешь такой: «Надо скинуть Зилову 47 рублей». Может, они и последние были. Так трогательно. Опять же, эти люди. Если тебе больше нечем гордиться, кроме вещей в кредит, чем ты будешь гордиться, если это всё забрать, если нет внутреннего мира? Хотя кому он нужен? На него не поешь, не съездишь никуда, на него даже до Выи не доехать. Деньги, конечно, важны, но если ты их поднимаешь творчеством, то это круто.

Я уже было решил заканчивать интервью, но Женя вдруг заметил:

— Мы столько говорим, а ты не спросил, каково это жить в посёлке.

Я снова включил диктофон.

— И каково?

— Деревня вымирает. Молодёжь вся уезжает в города. В деревнях делать нечего. Мало того, что всё закрывается, всё разворовали и растащили. А что не растащили… Да всё растащили. Остаются старики и алкоголики, которые уже почти на погосте. Никто не спонсирует. Дороги не строят, быта никакого не налажено. Старики и бабки, которым по 90 лет, до сих пор ходят по воду с этими коромыслами, падают там. Детям в большинстве случаев совсем не нужно туда ехать. А старики… Это их земля, они скажут: «Здесь мы родились, наши деды тут похоронены, и мы здесь ляжем». Моя мечта тут и сидеть, дичать. А у остальных процветает пьянство и наркомания, а что им ещё делать-то? Утром просыпаешься, шторку отдёргиваешь и хочется выпить.

Я выключил диктофон и заказал пива для нас обоих. Когда я уезжал, Женя сидел на бордюре возле «Горы», а вокруг хлопотал его товарищ, ожидая, когда за ними приедет такси. Женя был пьян. Да и я был пьян тоже. Эта встреча не могла закончиться иначе. Меня предупреждали.

"